Приходится признать: действующие системы добровольной лесной сертификации были востребованы, когда сертификаты выступали необходимым условием успешных поставок потребителям в Европу. В новых условиях они стали попросту не нужны ввиду неэффективности и дороговизны, их должно заменить принципиально другое решение для подтверждения легальности происхождения древесины и устойчивости лесопользования.
Каким оно может и должно быть, мы обсудили с Павлом Трушевским, основателем крупной аудиторской компании, специализирующейся на добровольной лесной сертификации.
– Расскажите о своем опыте работы в сфере добровольной лесной сертификации.
– Я начал профессионально заниматься FSC году в 2004-м, работая инженером на Братском целлюлозно-картонном комбинате. В 2006 году, оценив потенциал этой системы в России, уволился и в качестве независимого консультанта помогал компаниям из Братска готовиться к сертификации. Кроме того, помогал еще работающему тогда «Европартнеру» развивать клиентскую базу в Иркутской области.
В 2008 году ситуация сложилась уникальная: стало понятно, что в течение года «Европартнер» лишится FSC-аккредитации, что негативно скажется на его клиентах и вообще подорвет доверие к российским аудиторам – ведь это была первая попытка создания отечественного органа по сертификации, о чем постоянно говорили бизнесмены и политики с чиновниками. Тогда я воспользовался, как говорят, классическим окном возможностей и собрал в одном месте все необходимые составляющие для получения собственной аккредитации. Никто не верил, но мы получили аккредитацию FSC по лесоуправлению и цепочке поставок в рекордно короткий срок – шесть месяцев и сохранили почти все сертификаты, выданные «Европартнером».
Так началась история ООО «Лесная сертификация», которая доказала, что можно быть успешными, делая международный бизнес из России, причем из далекого Братска. Компания стала лидером по количеству FSC- и PEFC-сертификатов, выданных в России, а по площади сертифицированных лесов поднималась до 5–6-й строчки в списке всех органов FSC-сертификации в мире.
«Лесная сертификация» составила конкуренцию западным компаниям не только в России, мы активно работали в Китае, Индии и Украине. Наши сертификаты действовали больше чем в 20 странах мира.
– В чем, по вашему мнению, был залог успеха этого начинания? Ведь вам пришлось конкурировать с глобальными аудиторскими компаниями, у которых есть имя и почти неограниченные ресурсы, не в пример маленькому стартапу из Братска…
– Думаю, главная причина быстрого роста, как и, собственно, выживания, в том, что мы всегда понимали нашего клиента, смотрели на сертификацию его глазами. Представьте: 2010 год, средних размеров лесозаготовительный бизнес, владелец – крепкий хозяйственник, создавший его на базе советского лесничества. Покупатели из Европы говорят, что надо получить какое-то «ФСЦ». И он дает такое задание секретарше или начальнику производства. Те звонят в европейскую аудиторскую компанию, а там им рассказывают про какие-то леса высокой природной ценности, вымирающие лишайники, протоколы от бабушек из соседней деревни и так далее. Все, беда...
А мы изначально строили диалог с клиентами на понятном им языке. Вот и весь секрет. Хотя, признаюсь, в ходе развития компания не избежала проблем роста: большой коллектив, бюрократия, сложная система распределения функций. Я, как мог, боролся с этим, но в итоге передал все дело, что называется, по наследству – супруге, ставшей директором в 2021 году. А сам окончательно отошел от этого бизнеса.
– Россия до начала 2022 года была одним из признанных лидеров по сертификации лесоуправления – как FSC, так и PEFC. Как удалось добиться такого результата?
– Действительно, до радикально изменивших нашу жизнь февральских событий отечественная лесная промышленность была очень плотно интегрирована в мировые цепочки поставок, а поскольку примерно 30% производимой лесопродукции по стоимости экспортировалось в страны ЕС, их тренды ответственного потребления распространялись и на нас. Хочешь работать с Европой – получай сертификат. Давление росло, количество сертификатов увеличивалось. А такие компании, как «ИКЕА» и «Леруа Мерлен», создавали дополнительный спрос на сертификаты внутри страны.
– Это факторы роста, а как насчет ограничений?
– Их тоже было немало, и они накапливались, вылившись в приостановку действия обеих систем к апрелю-маю этого года. Важно уточнить: я высказываю свое мнение. Допускаю, оно может показаться кому-то провокационным, но уж как есть.
У обеих систем очень сложная система управления. В FSC это три пресловутые палаты, в идеале представляющие интересы экологов, промышленников и социальный сектор. На практике там больше политики, чем отстаивания интересов лесных экосистем. Я был свидетелем того, как на одной из генеральных ассамблей социальная палата в знак протеста против непринятия выдвинутого ею предложения в полном составе вышла из зала заседаний и игнорировала голосование по нескольким инициативам других палат. Ну, обиделись ребята и отомстили, не обеспечив кворум. А ведь сорвав голосование, они игнорировали разумные предложения, хотя люди из разных стран готовились, три года ждали ассамблею, чтобы отстоять интересы стоящих за ними палат!
И так много где. Если проанализировать порядок утверждения национальных стандартов лесоуправления, это же ужас как сложно и необъективно – в FSC и PEFC российский стандарт для бореальных лесов утверждали специалисты из других стран, видевшие нашу тайгу в лучшем случае на канале National Geographic! Отсюда откровенно глупые или избыточные требования.
Ну и классика жанра: несмотря на огромную площадь сертифицированных лесов, Россия никогда не имела представителей в органах управления обеих систем. А ведь это важная составляющая для адекватного учета интересов страны.
– Как вы оцениваете приостановку работы FSC и PEFC в России?
– Честно говоря, решение вполне предсказуемое. Чего еще ждать, когда отстаивать наши интересы там просто некому, а другой лагерь укомплектован по полной программе. Обе системы в считаные дни получили сотни гневных писем с требованием «отнять и поделить». В такие времена разум отходит на второй план и решения принимаются эмоционально. Как связаны СВО и лесной бизнес – непонятно, но Россию надо было наказать любой ценой, вот и наказали.
Единственное, что меня задело, это лицемерная позиция FSC International по отношению к держателям сертификатов: продавать сертифицированный лес вам теперь нельзя, но будьте любезны поддерживать сертификаты лесоуправления и сохранять малонарушенные леса. А с какой стати наши промышленники должны это делать, не получая никаких выгод взамен? Ведь тут не только стоимость контрольных аудитов, затраты на содержание МЛТ очень высоки с промышленной и хозяйственной точек зрения: этот участок нужно обходить, не осваивая полностью расчетную лесосеку, но защищая от пожаров, нашествия вредителей и черных лесорубов.
Единственное, что стояло между МЛТ и харвестером, это FSC-сертификат и ценовые премии, которые промышленник получал за этот сертификат.
Так что все как всегда: Европа, давно вырубившая свои леса, постоянно учит нас, как сохранить наши, не предлагая ничего взамен. Классическое перекладывание ответственности с развитых экономик на развивающиеся страны. Если вы хотите дышать чистым воздухом, создайте честные финансовые условия для тех стран, в которых еще сохранились девственные леса. А российский лес даже с рынка углеродных сертификатов удалили.
– Поэтому «Лесная сертификация» приняла решение о выходе из FSC?
– Я довольно давно не участвую в управлении компанией, но картину вижу ясно. С одной стороны, бизнес для аудиторов обвалился – с апреля аудиторские компании накапливают кредиторскую задолженность. С другой – перспектива возвращения FSC и PEFC в Россию не то что не очевидна, а просто отсутствует.
Классический менеджмент говорит, что в такой ситуации надо максимально быстро фиксировать убыток и менять бизнес-модель.
– То есть у международных систем сертификации нет шансов и возможности вернуться в Россию?
– Давайте предположим невероятное: завтра наступит светлое будущее, все страны помирятся, и FSC с PEFC решат сюда вернуться.
Во-первых, принять это решение будет не просто. Руководители обеих систем ограничены в полномочиях и погрязнут в согласованиях с многочисленными палатами, комитетами, крупными заинтересованными сторонами. Серьезные бизнесы целого ряда стран будут не в восторге от возвращения миллионов тонн сертифицированной древесины на привлекательные европейские рынки. Это же средство ограничения конкуренции.
То есть принятие решений будет растянуто во времени.
Во-вторых, давайте признаем: их здесь уже не ждут. Я много общаюсь с лесопромышленниками, и они все как один характеризуют уход систем из России такими словами, как «предательство», «политика», «нечестная конкуренция», «причем здесь мы» и так далее. Возврат доверия – вещь сложная и длительная. Сертификаты быстро восстановят крупные компании и те, у кого есть иностранный капитал (если такие останутся). Мелкие и средние предприятия к тому времени переориентируются на Азию, Африку и, может, даже Латинскую Америку, где сертификаты FSC и PEFC не нужны.
Поэтому в первый год восстановления международных систем сертификации рынок вернет от силы 10% того, что было до апреля 2022 года.
– Ваша оценка инициатив по созданию национальных систем сертификации?
– Естественным образом на месте FSC и PEFC появились национальные системы, их возглавили менеджеры, ранее представлявшие в России интересы обеих схем. Но есть ли у них будущее?
У «Лесного эталона», по стандартам которого сертификация идет более активно, есть свои плюсы и минусы. Они активно продвигают свою систему на основе FSC, и это главный минус – собрать на себя то, за что тебя всегда критиковали?!. Есть еще SFMRU 38200, которая будет пробовать развиваться как наследник PEFC. Но, какая бы история ни была у них за плечами, для них критически важно, чтобы кто-то стал требовать наличия этих сертификатов. Именно с этим главная проблема.
«Лесной эталон» договорился с «Леруа Мерлен» о признании своих сертификатов – это важный шаг в развитии. При этом «Леруа», по моему мнению, больше закрывает свои внутренние потребности, отдавая контроль поставщиков древесины на аутсорсинг через проверки третьей стороны. Но пока, на момент нашего разговора, особого прогресса не видно – сертификаты выдаются, но точно не в масштабах сети поставщиков крупнейшего ритейлера древесины в стране.
– А ведь есть и другие инициативы в этом направлении…
– Если коротко, я не верю в них в нынешнем виде. Система востребована, если конечный потребитель готов переплачивать в магазине за соответствующий логотип на изделии. Международные схемы развиваются десятилетиями, при этом им помогают мультинациональные корпорации, крупнейшие НПО вроде WWF и Greenpeace, правительства богатых стран. И они ориентируются при этом на международный рынок, емкость которого колоссальна. Такие перспективы позволяют вкладывать огромные ресурсы в развитие систем.
Даже притом что у «Лесного эталона» и SFMRU 38200 есть наследство в виде тысячи сертификатов, им тоже надо начинать с нуля. Посмотрите на рынок и его потенциал. Даже если кто-то поддержит создание системы на первом этапе, кто заплатит за ее продвижение, зная ограниченность национального рынка лесоматериалов? Китаю, Казахстану, Киргизии и Узбекистану эти бумажки не нужны, а арабы и африканцы даже не поймут, о чем с ними говорят.
FSC и PEFC в свое время на глобальном уровне проделали колоссальную работу, потратив десятки лет и сотни миллионов долларов на продвижение. Учитывая сказанное, вы полагаете, у всех этих национальных инициатив есть шанс даже при поддержке политиков?! Тут нужны деньги, а деньги – это последнее, что дадут вам политики.
Есть еще один важный фактор: если раньше международная аккредитация доставалась большим трудом и ресурсами, сейчас эти системы (включая заменители FSC и PEFC) существенно опустили планку входа. Значит, есть большой риск обесценивания сертификатов, за которыми больше не будет стоять крупная компания с ресурсами и сильной системой управления. Перед глазами у меня пример ИСО 9001 – любой желающий может купить этот сертификат в интернете за пару десятков тысяч рублей. Если то же самое случится в России с национальными системами лесной сертификации, то даже и начинать не стоит.
– В ваших словах слышен явный скепсис по отношению к системам сертификации в целом.
– Искренне считаю, что независимые системы подтверждения чего-либо в виде FSC изживают себя. Во-первых, они громоздки и трудноуправляемы. Это же какое-то мини-ООН в действии: столько интриг и бюрократии, что диву даешься, как они еще живы. А живы они только за счет своих колоссальных размеров – чем больше машина, тем сильнее инерция.
Во-вторых, если говорить о лесных системах сертификации, то благие цели постепенно отходят на второй план: устойчивого управления лесами все меньше, а политики и лоббирования интересов определенных групп все больше. На этом фоне чаще происходят явные перегибы.
Вот вам пример из жизни. Было у меня несколько забавных разговоров с руководителями предприятий, проходивших аудиты FSC-лесоуправления (общаемся по старой памяти). Рассказали, что аудиторы задавали им вопросы о соблюдении прав ЛГБТ-сообществ в лесу. Дружно смеялись, но это веселье может стать смехом сквозь слезы, если вдруг зарубежный аудитор задаст такой вопрос на далекой лесной делянке бывшему сидельцу. Или требование повесить ящик для сбора анонимных сообщений о сексуальных домогательствах. Эти примеры свидетельствуют о нежелании глобальных систем адаптироваться к национальным условиям.
В-третьих, чем сильнее бюрократизирована система, тем избыточнее контроль. Когда я был руководителем «Лесной сертификации», за нами только что в туалет, пардон, не ходили. Это усугублялось формальностью подхода европейских экспертов, особенно из Восточной и Северной Европы. Возвращаясь к ящику для анонимок, нет ящика – нарушение. Но ведь выполнение этого в принципе правильного требования может быть реализовано по-другому – в зависимости от культурных и исторических особенностей региона.
Контроль за аудиторскими компаниями простирается все дальше, следовательно, распространяется на взаимоотношения аудитора и клиента. И страдает тот, кто платит за сертификацию.
Сюда добавляется порой откровенный шантаж заинтересованных сторон: когда хороший юрист или просто «человек с активной жизненной позицией» понимает, что от него зависит действие сертификата местного завода, а значит, и сбыта его продукции, он начинает выкручивать руки этому заводу, кляузничая на него аудиторам.
Ну и в целом нужно отметить, что укрепление законодательства и правоприменительной практики в лесной сфере способствует достижению целей, которые ставят перед собой FSC и PEFC.
Они требовались, когда система лесного контроля в России была ослаблена. Сейчас усиливается ЛесЕГАИС, контроль на лесосеке, на лесовосстановление и борьбу с лесными пожарами выделяется все больше средств. Бизнес ценит свои договоры аренды и начинает по-честному вкладываться в лесное хозяйство, а значит и в устойчивое управление лесами.
– Но если действующие системы сертификации, по вашему мнению, не соответствуют современной ситуации, что должно прий-ти им на смену?
– Системы контроля третьей стороны – один из последних оплотов аналогового мира. Цифровизация экономики обходит эти схемы стороной, а между тем за счет внедрения новых технологий происходит революция систем управления. Гражданские суды, делопроизводство и налоговая сфера – искусственный интеллект. Логистика – беспилотные системы перемещения грузов и «темные» склады. Производство – автоматизация вплоть до отсутствия людей в цехах. Торговля – уход от посредников за счет электронных площадок. Продолжать можно долго.
И только системы сертификации до сих пор держатся, пытаясь точечно что-то внедрить. Я полагаю, что жить им в таком виде максимум 3–5 лет, на смену очень скоро придут платформы, которые не только обеспечат комфортный сбыт продукции, но и независимое подтверждение как минимум легальности происхождения древесины и некоторых аспектов устойчивости управления лесами – отсутствия незаконных рубок, охраны и защиты лесов и животного мира и так далее.
Между сертификатом и заказчиком не должны стоять все эти заинтересованные стороны, аудиторы, органы по аккредитации и тяжеловесные системы с горой бюрократии.
Подтверждение легальности происхождения и прослеживаемость древесины автоматизировать довольно легко. С устойчивостью на уровне лесного участка чуть сложнее, но она вполне достижима.
Вы спрашивали о национальных системах. Ну как они в России смогут противостоять гигантам вроде Сбера и Яндекса? Яндексу достаточно добавить сервис в свою экосистему – и национальной системе останется в лучшем случае взять на себя усеченные функции верификатора на платформе интернет-гиганта.
А крупные потребители древесины вроде «Леруа Мерлен» или лесопромышленных холдингов просто подключатся к этой платформе и будут в режиме реального времени контролировать своих поставщиков в плане легальности происхождения закупаемой лесопродукции. И не нужно никаких национальных систем лесной сертификации, которыми профессиональное сообщество бредит уже лет тридцать.
– Каковы ваши планы в этой сфере или, может быть, как раз вне ее?
– Если вы имеете в виду, хочу ли я заниматься созданием одной из таких платформ по сертификации, то нет, точно не хочу. Я уже пять лет развиваю технологический проект по производству углеродсодержащих продуктов на основе современных технологий. Это очень сложно, но безумно интересно. И перспективно. Наш «Сибирский биоуголь» развивается, и на фоне меняющегося вокруг нас мира, имеет хороший потенциал не только в России. А финансовая модель – сколько можно заработать на таком производстве на вложенный капитал – настолько привлекательна, что мы перешли от выбранной ранее стратегии продажи оборудования к созданию сети собственных производств.
Я с благодарностью вспоминаю работу в «Лесной сертификации», она многому научила меня, дала ресурсы для новых проектов и свела с интересными людьми. Но держаться за прошлое неинтересно, будущее создано для того, чтобы идти вперед.
Текст «Леспроминформ»
